Раньше это был враг – теперь партнер

Вспомним недавнее прошлое. Современная (авангардная) архитектура, утверждающая себя в 20-е – 30-е годы прошлого века, объявила войну своим врагам – историзму, эклектике и декоратизму. Опираясь на функцию (функция лепит формы), лидеры нового движения отказались от понятия «стиль», утверждая, что они борются не за стиль и его эстетику, а за этику честного и правдивого выражения в форме ее функционального «материально-технического содержания».

Ложь невыносима! – писал в это время Ле Корбюзье. «Враг» был объявлен не только неполноценным, но и аморальным.

В Баухаузе из программы обучения была исключена история архитектуры. Такое же отношение к истории преобладало и в главной советской авангардной школе ВХУТЕМАС.

В результате мы и весь остальной мир получили революционную архитектуру, открывшую путь к использованию новаторских функциональных, технологических и технических достижений. Они бесспорны. Мы до сих пор по праву восхищаемся ими, и никто не подвергает их сомнению.

Однако функционализм стал архитектурой исключающего типа, новизна и ее бескомпромиссно  честное выражение исключали ссылки на что-то устоявшееся, к чему люди привыкли, что связывало их с культурными традициями и вечными человеческими ценностями. Города стали лишаться исторической памяти.

В то же время, мы это знаем, горожанин никогда не видел ничего аморального в колоннах  и орнаменте. Не случайно до сих пор люди вспоминают сталинский ампир.

Советская архитектура дважды реабилитировала «врага», первый раз в 1930 – 1950-е годы и второй раз в 1990-е вслед за западным постмодернизмом.

Принципы постмодернизма и их границы точнее всех выразил американский критик Р. Стерн*. Это, как мы знаем:
- Контекстуализм: отдельные здания рассматриваются как части некоего единого целого.
- Аллюзионизм: архитектура рассматривается как часть культурно-исторического процесса. История строения – история значений в архитектуре (некоторая аналогия с Genius Loci).
- Орнаментализм: утверждение психологической потребности человека в деталях и орнаменте.

Границы постмодернизма вместе с идеями Р.Вентури о сложностях («не только, но и» – вместо «или-или») и положениями российских ученых о восприятии здания (не как завершенного в себе объекта, а как фрагмента среды, части ее контекста) открыли путь к архитектуре включающего типа, снявшей запреты на использование ссылок на свойства исторического контекста. Но это не означает возвращения к чему-то пройденному.

Интерес к историческому и традиционному возрождается в новом качестве.

Таким образом, у архитекторов Санкт-Петербурга появились инструменты приятия исторического контекста – он уже не ВРАГ, а ПАРТНЕР. Нужно не только принять его, но и полюбить. И дело не ограничивается по форме, цвету и размерам между новой формой и контекстом (это наиболее ясный и понятный аспект контекстуальности). Еще более сложная задача – перекрещивание знаков и метафор новой формы с историческими (этот аспект имеет отношение к духовности или к Genius Loci). Так можно получить желательный сплав новизны и преемственности. Это, пожалуй, высший пилотаж архитектурного творчества.

Не всем зодчим это пока удается.

Доминирование антиконтекстуальной новизны и собственных амбиций, как мы знаем, приводит к архитектурно-градостроительным ошибкам. Но об этом подробнее в другой раз.