Архитектурный Петербург
электронный бюллетень

Информационно-аналитический бюллетень

Союза архитекторов Санкт-Петербурга,

Объединения архитектурных мастерских Санкт-Петербурга,

Ассоциация СРО «Гильдия архитекторов и инженеров Петербурга»

Главная / Архив / 2016 / 01 / Забытая тема или ещё раз о доступном жилье

Актуальная тема

Забытая тема или ещё раз о доступном жилье

А.В. Боков,

Президент Союза архитекторов России

«Архитектурный Петербург» заканчивает публикацию доклада президента Союза архитекторов России А.В. Бокова на сессии Общего собрания членов Российской академии архитектуры и строительных наук, прошедшей в апреле прошлого года в Курске.

Окончание. Начало в № 4(35) .

Продолжает ли нас портить «квартирный вопрос»?

Слова А. Аалто, что «путь из дома на работу и обратно должен пролегать через лес» стали формулой успеха новых финских городов 60-70-х годов с домами не выше окружающих деревьев. Проверку временем прошли и российские города вроде Зеленограда, Дубны, Пущино, Новосибирский академгородок, знаменитый 9-й квартал Новых Черемушек и многие другие. Причины последующего разочарования в этой схеме коренятся не в свободной планировке как таковой, не в ее сельских генах, а в используемом материале. Растущие на глазах гигантские, неповоротливые, не способные к диалогу с окружением, к контактам с себя подобными «дома-стены» – не тот материал и не в том месте. Чем меньше дом, тем ниже риски и меньше вероятность ошибок. Малый дом уместен хотя бы в силу способности к изменению и адаптации. Большой дом – радикальное и мощное средство, ничем не неограниченное использование которого – очевидная угроза любым попыткам создания видимого порядка.

 Размер не единственная причина неудач. Одинаковый со всех сторон, лишенный лица и спины объем не в состоянии организовать собственное окружение. Свободная планировка требует решений особого рода, более дружественных и расположенных к естественному окружению, требует домов более персонифицированных и открытых, с лоджиями, террасами и большими окнами, т.е. таких, которые в нынешней российской практике не встречаются.

 Если квалифицировать национальные культуры в соответствии с их сущностными чертами как «городские» или «сельские», то русская культура, в отличие, к примеру, от германской – «сельская», Русский быт и русский дом в городе и деревне до середины XIX века мало чем отличались. Именно дом был главным персонажем российского города, в отличие от Европы, где с римских времен доминировала дорога, становившаяся улицей. Российская же улица не более чем место «у лица» дома, а не нечто самостоятельное, независимое, тем более диктующее дому свою волю.

 Русские города, не знавшие городского права, не сдавленные каменными городскими стенами, свободно растущие и легко возникавшие на новых местах, и не могли принципиально отличаться от деревень. Единственный российский город с несельской природой – Санкт-Петербург. Москва, нежно именовавшаяся до начала ХХ века «большой деревней» и восхищавшая иностранцев своим своеобразием, меньше походила на город, чем деревни Германии и Италии. И это та сторона нашей идентичности, игнорировать которую никто не вправе. 

X.

ГОРОДСКАЯ ЕДИНИЦА

 Эволюция города – это  движение городской ткани и тех единиц, из которых она собрана. Внешне это выглядит как движение от простого к сложному, от малого квартала к укрупненному, от укрупненного квартала к микрорайону. Но естественный, давно назревший вопрос о преемнике (или преемниках) микрорайона может решиться сегодня самым неожиданным образом – путем возврата назад к малому кварталу.

 В отличие от микрорайона и ему подобных образований, возникших в середине прошлого века усилиями людей, имена которых широко известны, квартал не является чьим-либо персональным изобретением, а его возраст почти равен возрасту первых человеческих поселений. Почти, потому что до квартала возникли улица и площадь, бывшие и остающиеся главными пространствами общественной жизни, собирающими и организующими соседские сообщества. Таковы улицы всех исторических городов и деревень, включая улицы дореволюционной Москвы, бывшие центрами соответствегнно называемых «частей».

 Традиционный квартал, плотно, полностью, без остатка заполненный землевладениями и домами, структурировался лишь границами и не содержал каких-либо публичных, общеквартальных пространств, устройств или ресурсов. Все общее было сосредоточено на улице, за пределами квартала. Контакты с теми, кто жил «за спиной», были минимальны. Квартальное сообщество отсутствовало и не могло возникнуть. Дворы были принадлежностью землевладений, и даже в присутствии многоквартирного дома играли  не большую роль, чем общий вестибюль и лестница.

 Хотя в нынешнем невнятном языке кварталом именуется некое образование с замкнутым многоэтажным периметром, напоминающее большую или маленькую коробочку без крышки, реальный квартал имеет бесконечное число версий. Квартал остается кварталом, даже если зовется как-то иначе, даже если его площадь сопоставима с площадью средневекового города, даже если план у него трапециевидный или треугольный, даже если застроен он не по периметру, а свободно стоящими домами, даже если эти дома одноэтажные или, напротив, дома-башни. И во всех этих версиях, включая версию с периметральной застройкой, квартал, вполне уживается с идеей микрорайона.

 Квартал универсален и подобен емкости, принимающей любое наполнение. Именно это обеспечило ему уникальную устойчивость и способность принимать все новые вызовы и нагрузки. Это идеальный инструмент девелопинга и землеустройства, сформировавший все «искусственные» города мира, от римского лагеря и Пекина до Петербурга и Вашингтона, своего рода планировочный ордер, во многом напоминающий своего архитектурного собрата.

 Город кварталов и улиц в течение последних полутора-двух веков достиг совершенства благодаря четко сформулированным правилам наподобие кодов Британской империи. Однако эрозия этих правил шла едва ли ни параллельно их формированию и питалась  обостряющимся жилищным кризисом, критикой буржуазного города и распространением идей социального переустройства. К середине ХХ века эти идеи подарили миру «новый город», опиравшийся на ценности и приоритеты, которые напрямую касались судьбы квартала. При этом требования обилия зелени, солнечного света и воздуха, равной доступности необходимых продуктов и услуг, разделения производства и жилья, выдвигавшиеся много раньше, пополнились требованием, которое в XIX веке попусту не могло возникнуть, а нынче приобретало особый вес, – речь о разделении путей транспорта и пешехода.

 В продолжении всей первой половины ХХ века пешеход последовательно вытеснялся с улицы, которая из соединительного пространства превратилась в границу, потеряв привлекательность, утратив роль общественного центра и места, где сосредоточены учреждения обслуживания. В советской России значение улицы оказалось редуцированным и в связи с образованием больших внутриквартальных дворов, и по причине ухода с улицы и из жизни малого и среднего бизнеса.

 Это обстоятельство облегчило привыкание наших соотечественников к изобретенному на все тех же Британских островах микрорайону, представляющему собой укрупненный квартал «вывернутый наизнанку», т.е. пространственное образование (по сути тот же укрупненный квартал), в котором жизнь сосредоточена не на границе, а в середине жилой территории.

 Идея разделения пешехода и транспорта породила две относительно независимые сети: сеть транспортных проездов со стоянками (подчеркнуто технического характера) и сеть пешеходных путей и пространств, к которым отходили функции и смыслы утраченной улицы. Проезды выводились на периферию, а в центре жилых единиц создавались безопасные благоустроенные пешеходные пространства: площади, улицы, скверы и бульвары со всем необходимым для жизни. Едва ли ни главным достоинством микрорайона была возможность отправить детей без сопровождения взрослых в школу, которая по вечерам могла к тому же превращаться в общественный центр для всех жителей. Но то, что сработало в Финляндии и Британии 60-х, никак не прививалось на российской почве. Коммерческие центры и пешеходные улицы упорно не возникали, а образовавшиеся на их месте обширные пустыри  застраивались «точками» и заполнялись мусором. Российский микрорайон погиб, практически и не родившись.

 Тем не менее он не только обогатил отечественный лексикон не вполне понятным словом, но создал новую профессиональную традицию, суть которой в обращении к процессу, протекающему в городе, к функции городских пространств. В отличие от квартала микрорайон не столько пространственный, сколько социальный концепт и проект, сценарий жизни, способный осуществляться в самых разных пространственных декорациях.

 Полное сходство, полное подобие, столь характерные для соседствующих кварталов, микрорайону противопоказаны. Микрорайон легко облачается в одежды укрупненного квартала или принимает облик сообщества кварталов поменьше, именуемых «жилыми группами». Он отказывается от жестких физических ограничений и безальтернативной параметрии в интересах более емких, высоких целей и достижений. Версиями микрорайона являются сектор Чандигарха Ле Корбюзье, суперквадр Бразилиа Л. Коста и О. Нимейра, общины Исламабада К. Доксиадиса, кварталы Тольятти, родившиеся под началом Б. Рубаненко.

 Сущностной чертой микрорайона, целью его создателей была относительно самодостаточная, самоуправляемая соседская община, прямое продолжение семейного дома, некий соседский «сверхдом». Этот образ питался и вдохновлялся и старыми идеями, и принципиально новым, быстро растущим массивом социологических знаний. Уникальная совокупность этих знаний и основанных на них нормах и правилах, прежде всего советских, представляется непревзойденным профессиональным достижением 60-80-х годов, не имеющим, несмотря на упреки в прямолинейности и наивности, очевидных конкурентов и по сей день. Из этого следует одно – преемник микрорайона не вправе игнорировать социальные реалии, реалии жизни.

 Жилье – один из самых консервативных и инертных компонентов города, испытывающий очевидное воздействие более подвижных сфер – транспортного и инженерного обеспечения, обслуживания и приложения труда.

Переход к постиндустриальному укладу и массовое перемещение тружеников с заводов в офисы хоть и способствовали усилению среднего класса, но не сильно повлияли на состояние жилья. Более заметное воздействие следует ожидать от формирующегося неоиндустриального состояния, способного более радикально изменить отношения жилья и работы. Свертывание, вслед за гигантскими человекоемкими производствами, не менее обширных офисных муравейников сопровождается изменением локализации производственной деятельности и рабочих мест. Дисперсное, сетевое размещение производства не только приближает его к дому, но вводит в дом. Работа дома, «на дому» порождает фигуры «нового крестьянина», «нового ремесленника», «нового клерка», возвращает к производительному труду пенсионера, инвалида и молодую маму, т.е. едва ли ни треть потенциально трудоспособного населения. Дом-мастерская, дом-офис, дом-хозяйство, индивидуальный и коллективный, решительно отвергаемые действующей нормативной базой, становятся очередной реальностью «вопреки правилам», но реальностью, способной изменить и жилье, и город.

 Современный город производит самого себя – свою среду, свой образ жизни и своих жителей. За качество этого продукта ответственность несет сфера обслуживания и обеспечения или инфраструктура, объединяющая в числе прочего здравоохранение и образование. Инфраструктура российских городов пребывает в процессе трансформации, отягченной столкновением новых коммерческих и прежних социальных институтов. Первой жертвой этого столкновения становятся традиционные, прежние и малые предприятия, вытесняемые сетевыми компаниями и крупными предприятиями. Прямым следствием победы большого бизнеса становится рост «нетрудовых» перемещений в поисках стандартных продуктов и услуг. Состояние усугубляется очевидным дефицитом идей и правил. На смену нежизнеспособной советской системе ступенчатого обслуживания так никто и не пришел. Госрегулирование и частно-государственное партнерство, столь необходимые в этой сфере, лишены системы навигации.

 Между тем будущее инфраструктурной отрасли вырисовывается вполне отчетливо и главной ее чертой становится поляризация: максимальная, комфортная близость одних компонентов к жилью и параллельная интеграция других в пространство городского центра. Стандартные продукты и услуги, пользующиеся устойчивым и регулярным спросом, сдвигаются к дому, приобретая вид магазина и прачечной на первом этаже, доставки на дом, активного информационного обмена и растущего числа домашних устройств от кинотеатра до тренажерного зала и спа-салона. Обыденным становится собственное производство электроэнергии, очистка воды и все то, что делает дом ресурсоэффективным и автономным.

 Параллельно движению «к дому» активизируется движение «в центр», которое может стартовать из собственного гаража или со своей пешеходной улицы, ведущей к станции метро и остановке общественного транспорта. Привычный, компактный, обычно расположенный в историческом ядре центр, «храм потребления» превращается в сложный, непрерывный, состоящий из множества звеньев и частей пространственно-временной организм, опирающийся на транспортный каркас и вбирающий многие остающиеся за пределами жилища места приложения труда. Выйдя или выехав из дома, обитатель успешного современного города, где бы этот дом не находился, пребывая в комфортных и безопасных условиях, беспрепятственно, в течении приемлемого времени, в состоянии попасть в любую точку центра. Так или приблизительно так обстоят дела в сегодняшних городах-лидерах – Токио, Сингапуре, Монреале, Ванкувере.

 Под действием двух основных «магнитов» – дома и центра, размываются границы надуманных и искусственных в т.ч. «административных» городских единиц, но не исчезают сами единицы. Принципиальной особенностью реальных единиц становится не упорно навязываемые, а естественные отличия, составляющие ценнейшие свойства малого города, села или деревни.

 Несмотря на то, что в судьбе «городских единиц» реальность и желаемое нередко расходятся, великая цель достижения социального и пространственного согласия и гармонии остается вполне  достижимой даже в 

отношении районов массового индустриального строительства с непростой социальной историей. Но именно опыт этих образований, лишенных саморегулирования и склонности к созиданию, с не сложившимися соседскими связями и частыми проявлениями  агрессии, может и должен быть предметом изучения.

 Соседские сообщества способны обернуться и благом, и бедой, или вовсе не состояться. В сабербии, состоящей из практически независимых частных домов, конфликты сравнительно редки, а взаимопомощь – норма. В советских коммуналках нормой были непрерывные соседские войны. Атрофия, деградация и обесценивание  соседских связей – прямое следствие обширного негативного опыта нескольких поколений соотечественников. С другой стороны, нормальное качество жизни большинства, которым являются сегодня владельцы квартир в многоэтажных домах, недостижимо вне выстроенных соседских отношений. Основой таких отношений может быть только общая практика, к которой подталкивает жизнь, и общий ресурс. Только ясно читаемые, выделенные, благоустроенные, используемые самостоятельно или совместно, принадлежащие соседству и им управляемые, открытые и крытые пространства от стоянок, гаражей, вестибюлей и лестничных клеток до пешеходных улиц и площадей становятся основой соседских отношений, сообществ и городских единиц. Если квартал – это участок, окаймленный дорогой, то микрорайон – это сообщество, объединенное улицами и дворами.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ:

ГОРОД И ЗАГОРОД

 Российское градостроительство стоит перед выбором: или усилиями сужающегося круга подрядчиков продолжать как можно дольше строить все те же в принципе одинаковые многоквартирные дома, что прямого отношения к решению жилищного вопроса не имеет, или сосредоточиться на решении этого вопроса и с этой целью попытаться что-либо изменить.

 Первый путь не требует особых усилий, а видимое обновление старого продукта сообщает ему необходимый инновационный шарм. Достигается это переименованием или «ребрендингом» (когда «жилая группа» называется «кварталом») и рестайлингом (когда панели «под кирпич» и металлочерепица заменяются панелями с нежным протестантским декором). Второй путь начинается с изменения подходов и отказа от привычки решать все и сразу одним способом. Речь об избавлении от извечного стремления к унификации, уничтожению сословий, классов, конфессий, к стиранию граней между умственным и физическим трудом, преодолению противоположности между городом и деревней и т.д. и т.п., т.е. о признании естественного разнообразия и качественных различий не просто нормой, но благом и высокими ценностями. Доступ к этим ценностям лежит через здравый смысл и научное знание, не компенсируемых ни своими, ни заграничными знахарями и гадалками по урбанистической части. Разнообразие сред, их конкуренция, возможность выбора – признаки совершенства города, его устойчивости и способности к адаптации. Живой город упорно сопротивляется любым попыткам его упростить. Рядом с одинаковыми домами и дорогами, возведенными по единому великому замыслу, спустя непродолжительное время, стихийно или осознанно, возникает нечто не предусмотренное ранее.

 Современный мегаполис представляет собой более или менее упорядоченную экспозицию всех возможных паттернов, моделей или образцов среды, развернутую между центром и окрестными полями. Среди таких образцов встречается исполненные более или менее удачно, но нет среди них ненужных, необязательных и менее значимых, чем другие. Сквозь эту экспозицию от рождения до смерти пробирается все большее число людей, населяющих современный мир. Смена среды, свободный выбор окружения становятся потребностью, необходимостью и правом. Город и общество в праве рассчитывать и претендовать на жилье «глобальное» и «локальное», стандартное и уникальное, традиционное и современное, дорогое и доступное для старых и для молодых, в многоквартирном доме и на своем участке, в определенных количествах и на своем месте.

 Эти места чаще всего оказываются концентрическими поясами, наподобие годовых колец, вокруг логического или исторического городского ядра. Таких поясов, наделенных отчетливыми морфологическими характеристиками, насчитывается, как правило, четыре.

 Первый пояс, охватывающий или включающий кремль, замок, собор, дворец, задние парламента, площадь, центральный парк, обычно заполнен традиционными, плотно застроенными кварталами и относительно узкими улицами, легко становящимися пешеходными.

 Второй пояс объединяет крупные или укрупненные кварталы, разделенные улицами и магистралями, которые если и становятся пешеходными, то только по большим праздникам.

 Третий пояс – это территории, застроенные свободно стоящими, разноэтажными, в т.ч.  многоквартирными домами, разделенные магистралями и иссеченные проездами. В причудливых границах и очертаниях этого пояса, изобилующего множеством полуостровов и островов, пребывают спальные районы и бывшие поселки. Чаще всего именно в этом поясе сосредоточены основные социальные беды, градостроительные ошибки и основной материал реконструкции, модернизации и ремонта.

 Четвертый пояс, хоть и находится «за городом», т.е. вне его административных границ, по существу является его прямым продолжением. Здесь присутствуют образования самого разного свойства от старых  деревень и скромных дачных поселков до процветающих за высоченными заборами вилл и коттеджей. Именно этот пояс российских городов развивается и растет сегодня все возрастающими темпами, стихийно, незаметно и упрямо. Растет не столько усилиями бизнеса и власти, сколько трудами самих граждан, но именно здесь, за пределами города, решается, а точнее, складывается его судьба, его будущее. Сабербия – родина среднего класса и самое надежное средство «делюмпенизации» общества, до сего времени в России вне закона, т.е. формируется стихийно и бесконтрольно и не признается значимым явлением, нуждающимся в комплексном осмыслении и управлении.

 Конечная точка исхода из города и место остановки на пути в большой город приходятся на сабербию, численность населения которой, род занятий и образ жизни существенно изменились за прошедшие два десятилетия. Превращения дач в места круглогодичного проживания, а деревенских домов в подобия коттеджей быстро дополнились активным освоением полей вдоль немногочисленных асфальтированных дорог. Разваливающиеся и лишенные признаков современного жилья строения упорно соседствуют и делят скудную инфраструктуру с новыми псевдоевропейскими «деревнями».

 Российская сабербия - место непрекращающегося соперничества большого города и соседствующих с ним областей и районов, лишенное в итоге адекватного территориального планирования, эффективного управления и ответственного бизнеса. Если ничего не менять, бесконтрольное строительство отдельных домиков и даже «жилых массивов» покажется простительной шалостью, когда дело дойдет до огромных «аутлетов» и промышленных предприятий. 

 Легализация российской сабербии, превращение российского загорода в «пространство мечты» способно излечить от множества недугов и сам российский город. Инструменты и средства достижения этой цели очевидны и сводятся к простой формуле – «земля и дороги». Недоступность земли под строительство усадебных домов с инфраструктурой, земли, отводимой в соответствии с неким замыслом и на понятных основаниях, – абсурдная особенность российской жизни. Искусственное поддержание «земельного голода» – первая причина отсутствия доступного жилья.

 Ежегодный отвод под застройку нескольких тысяч квадратных километров новых территорий, что в масштабах огромной страны кажется каплей в море, тем не менее не решает задачу.

 Сабербия живет дорогами и транспортом, в том числе общественным. Развитие эффективной системы современного пригородного и загородного сообщения – практически новая для России задача. Ключ к  решению в «перезагрузке», переносе  внимания большого бизнеса, большой власти со строительства и продажи домов на строительство и продажу дорог и инфраструктуры. Дома появятся сами, как появились на российских просторах автомобили, о которых двадцать лет назад мы могла лишь мечтать.

 

©  «Архитектурный Петербург», 2010 - 2020