Из наследия В.Ф. Назарова

Судьба архитектора в градостроительстве

Роль архитектора в обществе – кардинальный вопрос. Институты продолжают выпускать архитекторов, готовить их к какой-то деятельности. А нужен ли сегодня архитектор? Для чего?

 Архитектор участвует в формировании пространства жизнедеятельности человеческого сообщества. Всего лишь участвует. Причем в разные времена и в разных общественных формациях доля его участия различна. Пространство как продукт деятельности общества является материальным выражением его культуры. И архитектор – один из созидателей этой культуры.

 Постановление Хрущева «Об излишествах в архитектуре» исключило архитектуру из сферы культуры. Власть заявила, что архитектура как инструмент проведения коммунистической идеологии ей не нужна.

 Отброшенная властью архитектура неуклонно утрачивает свою роль в обществе. Процесс вытеснения архитектурной профессии идет со всех сторон усилиями смежных специальностей. Главную роль в этом процессе играют строители. Поскольку социальный заказ не выявлен, средства достижения цели определяют цель для себя так, как им выгодно. Пространство архитектурной деятельности неуклонно сокращается, как шагреневая кожа. Поле деятельности архитектора-объемщика захватывают не только строители, но и конструкторы, технологи, дизайнеры всех мастей, а поле деятельности архитектора-градостроителя осваивается землеустроителями, экологами, географами, экономистами, транспортниками и даже топографами. Почему так происходит? В современном обществе утрачивается целостное знание о предмете. Оно распадается на отдельные составляющие, которыми занимаются узкие специалисты. Это происходит не только в архитектуре, но и в медицине, в науке вообще.

 С шестидесятых годов в России архитектура из храма изящных искусств переместилась в строительную «общагу». Что такое «архитектура» сегодня непонятно. Хотя слово красивое, и терять его жалко. Им стали пользоваться, кто и как хочет.

 Пример – парикмахерская! Судя по рекламе, это заведение, которое занимается «архитектурой красоты». Оказывается, архитектура – совсем не предмет деятельности архитектора. Она может быть «архитектурой красоты», «архитектурой рынка услуг», «архитектурой политического устройства». Вот куда перекочевало понятие «архитектура». Стало синонимом слова «архиструктура». Красотой теперь занимаются дизайнеры. Но есть еще и «архитектура красоты», которой занимаются парикмахеры. Все перепуталось! Разобраться все трудней.

 В каких размерных интервалах работает архитектор? Зависит от того, чем он занимается. Если объемным проектированием (домом, сооружением), то его размерный диапазон - от метра до километра. Градостроительные объекты охватываются диапазоном от ста метров до ста километров. Далее начинается сфера территориального планирования. И в этой сфере архитектурных задач, по существу, нет. Архитектор бывает нужен в этом случае только как человек, обладающий дилетантской смелостью. В Гипрогоре работала архитектор Алла Варзар. Она с энтузиазмом занималась проектированием краев, республик и областей. Но я уверен, что создание документа для управления территориальным развитием России или даже Бурятии – задача не архитектурная.

 В большинстве государств территориальным развитием на национальном уровне занимается Министерство окружающей среды, которое следит за формированием систем расселения, транспортных систем, решением экологических проблем различных уровней. Какой специальности должен быть человек, который занимается и экологией, и социально-экономическими проблемами, и всеми видами транспорта, и всеми системами инженерного жизнеобеспечения, и умеет все это собрать в единое целое?

 Пожалуй, географы должны вырастить такого человека у себя. География – наука описательная, а должна стать и конструктивной. Должна появиться научная дисциплина под названием «конструктивная география». Она даст дипломы тем людям, которые смогут заниматься конструированием территориальных систем. Книга Бунге «Теоретическая география» – это почти готовый учебник для этой специальности.

 Теория Кристаллера и Леша о геометрии систем расселения – это просто раздел градостроительства. Теория о том, как растет и покрывает новые пространства нашей планеты урбанистическая сеть ноосферы. Так что пусть географы забирают себе эту деятельность. Бог им в помощь.

 Итак, деятельность по территориальному планированию – это задача не для архитекторов, а для географов и соответствующего министерства – окружающей среды. А архитекторов к этому делу лучше не подпускать. От греха подальше. А то они, как в анекдоте о Чапае, «все могут».

 Есть предел архитектурных замыслов, за которым деятельность архитектора становится бессмысленной и даже смешной. Деятельность архитектора, по существу, кончается там, где объект уже необозрим. Архитектор нужен только в том случае, если объект можно увидеть и прочувствовать. Пусть в движении. Если при этом архитектор может сформировать некий образ и использовать свое главное оружие – интуитивное познание. Так я ограничиваю рамки деятельности градостроителя-архитектора, но не градостроителя вообще, который может иметь другую специальность, например, географа.

 Теперь что такое «градостроитель». Правильно ли это слово отражает сущность профессии? Нет. Это название возникло на Руси, когда города действительно строились. Теперь строительство в системе деятельности по развитию городов занимает не главное место. А в Градостроительном кодексе вообще нет понятия «город». Правильнее было бы говорить «градоустройство», «градоустроитель». Но как-то не звучит. Тогда уж лучше «урбанист». Где у нас готовят урбанистов? В каком институте? Какие надо читать лекции студентам для того, чтобы они стали градостроителями-урбанистами? Специалист по пространственному планированию должен разбираться в широком круге проблем, связанных с развитием природного комплекса, социально-культурного комплекса, экономики, систем транспорта, инженерного оборудования. Я не представляю человека, который будет свободно владеть всеми этими вопросами. Свободно в той степени, чтобы он мог предсказать, какие произойдут трансформации в пространственной системе после того, как изменятся некоторые параметры или условия – скажем, социально-экономического, экологического или другого характера. Нет таких специалистов.

 А между тем трансформации пространства, как правило, будут. И подчас значительные. Например, при глобальном рынке у нас на шестидесятой параллели овощи выращивать не выгодно. Вот и зарастают поля сначала мелким березнячком, а потом и настоящим лесом. Экологи в восторге – восстанавливается лесопарковый пояс! А экономисты – не очень. Люди без работы. Деревни пустеют. «Все решит транспорт!» – уверяют транспортники. «Надо улучшить транспортные связи – и нет проблем». «Дело не в транспорте» – говорят связисты. «Система расселения коренным образом изменится под влиянием новых средств передачи информации. Сидит человек за городом в своем домике и работает. Получает и передает информацию, куда надо. И нет необходимости тратить время и бензин на преодоление пространства...» Мне кажется, что человека, который охватил бы весь комплекс проблем и мог отслеживать их в динамике, просто не может быть.

 На протяжении 50 лет практики градостроительного проектирования я пытался пополнять свои знания. Начал с природного комплекса. Меня интересовало только то, что касалось Петербурга и его окрестностей. Геология, геоморфология, гидрография, геоботаника, но особенно меня привлекло учение Берга о географических ландшафтах. Интересно было установить соответствие понятий «ландшафт» в географическом смысле и «ландшафт как пейзаж». В Академии на архитектурном факультете Лев Михайлович Тверской преподавал градостроительство как проектирование пейзажей.

 Потом, работая в мастерской №1 ЛЕНПРОЕКТа, я углубился в изучение социальных проблем развития города. В мастерской появился Гриша Каганов, который принес с собой новую волну интересов. Он убежденно говорил, что самое главное в градостроительстве – это культура, социум, этнос. Особенно это важно для Петербурга, который возник на границе этносов. И он был прав. И надо было погрузиться в новую сферу знаний.

 Потом появились системщики, которые резонно утверждали, что город – это сложная система, и, если не освоить теорию сложных систем, нельзя им серьезно заниматься. Я бросился изучать теорию больших систем. А там математика!.. Так и не доучился…

 Когда мы занимались Генпланом города и области, ко мне пришла целая делегация ученых, и они возмущались тем, что я не могу убедительно ответить на их вопрос, как повлияет реализация Генплана на геном человека.

 Градостроительство – это не профессия. Градостроительство – это сфера деятельности, где участвует огромное количество специалистов, возложивших на себя работу по организации пространства жизнедеятельности человечества. Когда они переориентировали свою специальность на трансформацию пространства, они стали градостроителями-транспортниками, градостроителями-социологами, градостроителями-экологами, архитекторами-градостроителями и так далее. Мой друг и соратник Михаил Пиир был именно градостроителем. Возможно, даже в большей степени, чем я. При этом он – инженер по образованию. Все, кто с нами работал, были градостроителями. И никакая специальность не главная, все – главные. Любой мог руководить работой. Все зависело от того, может ли он сплотить вокруг себя всех остальных профессионалов. И здесь уже важна не специальность, но личность.

 И еще одна особенность градостроительной деятельности – повышенная степень социальной ответственности. По-существу, это исключает работу по частному заказу и требует получения общественного согласия по принятым решениям. Трудная и очень невыгодная работа. Еще и поэтому профессия градостроителя становится непрестижной и исчезает.

 УПРАВЛЕНИЕ ПРОСТРАНСТВЕННЫМ РАЗВИТИЕМ: ИЛЛЮЗИЯ ИЛИ РЕАЛЬНОСТЬ?

 Экосоциотехническая система, каковой является город, агломерация – это живой организм. Значит, она обладает гомеостазом: если ее деформировать, она попытается восстановиться. Ей присуще желание сохраниться, выжить.

 Если градостроитель или администратор своим решением нанес ей раны, то система попытается их заживить. Она будет сопротивляться той безрассудной силе, которая хочет заставить ее двигаться по неверному пути. Лошадь лучше, чем пьяный возница, знает куда ехать.

 Пример: мировое сообщество разрезало Берлин на две части. Город мучился. Затыкались транспортные артерии. Начал формироваться второй центр. А кончилось тем, что стена, разделяющая город, была разрушена. Кем? Тем же самым мировым сообществом. Планетарная экосоциотехническая система или ее часть сработала.

 Теперь вот наше правительство решило развивать Москву.  Для этого сначала почему-то прирезало к югу от столицы территорию, равную существующему городу. А уже потом созвало зодчих, своих и иностранных: думайте. Думают зодчие, думают и ничего толкового придумать не могут. Как в данном случае поступит экосоциотехническая система – одному Богу известно. Но сотню-другую миллиардов рублей за это придется заплатить.

 Мы не знаем, куда нас везет лошадь цивилизации. Вроде и вожжи у нас в руках. Как же действовать? Вот Европа действует, договаривается. И нам надо научиться управлять развитием урбанистических систем, хотя бы в пределах России. Государства Евросоюза уже давно научились договариваться между собой по вопросам формирования единой транспортной сети. Туннель под Ламаншем – лучшее тому доказательство.

 Изучая опыт развития пространственных систем, можно прогнозировать их поведение. Задача урбаниста заключается в том, чтобы предугадать (как можно более правдоподобно) направление развития системы или ее части, чтобы не нанести ей вреда. «Не навреди» и «не закрывай возможности развития» – вот два принципа, которые надо соблюдать при попытках управлять самоорганизующимися пространственными системами.

 Управлением пространственным развитием ноосферы планеты Земля в целом еще никто не занимался. Хотя развитием мирового рынка, проблемой глобального потепления, космической связью занимается огромное количество специалистов.

 Это происходит потому, что у каждого пространственного объекта (за исключением Мирового океана, Воздушного океана, части Антарактиды) есть хозяин, который ревностно следит за тем, чтобы никто не вмешивался в его дела.

 Главное, что определяет пространственный объект, – это его границы. Есть границы сущностные: континента, города, лесного массива, зоны доступности (например, центра города), а есть юридические: границы землевладений, границы действия той или иной администрации, границы государств. Иногда они совпадают. Но чаще нет. Это происходит и у нас, и в других странах. Каким границам отдать предпочтение? Обычно его отдают юридическим, а не сущностным. Мало того, есть точка зрения, что если у пространственного объекта нет хозяина, то такого объекта и не существует.

 Мне «посчастливилось» жить и работать в период реформ и прочувствовать последствия изменений и в объектах деятельности по пространственному планированию, и в их границах, и в полномочиях субъектов, управляющих этими объектами. Над Петербургом по этой части всякого рода реформаторы поэкспериментировали всласть.

 Попробуем проследить, как менялась система управления, границы и управляющие субъекты в нашем городе, начиная с хрущевского периода. С этого времени я стал понимать, что к чему. И что-то могу вспомнить про градостроительную деятельность того периода. Именно так называлась и называется деятельность по пространственному развитию. Кстати, из-за этого происходит масса неурядиц.

 Так как в наименовании этой деятельности присутствует слово строительство, то не только архитектура, но и управление развитием городов и регионов было передано в руки строителей – в Госстрой СССР. На местах произошло то же самое. Определение цели оказалось в руках тех, кто ее частично реализует, то есть средствам доверили определять цель. Понятно, что при этом происходит искажение цели. Правильнее было бы говорить не «градостроительство», а «градоустройство». Впрочем, в слове «архитектура» нет даже намека на понятие «строительство». Так что дело не в этом. Хотели, и взяли себе. На что хотели, на то лапу и положили.

 Когда делался Генеральный план 1966 года, секретарем Ленинградского обкома КПСС был В.С. Толстиков. Горком партии был подчинен обкому, поэтому он не в счет. Не в счет и советская законодательная и исполнительная ветви власти. Это были декоративные элементы. Властная вертикаль была выстроена в те времена идеально. В городе Ленинград и в Ленинградской области был один хозяин – секретарь Обкома, и полномочий у него было побольше, чем у нынешнего губернатора. Совнархозы – как промежуточное звено между Кремлем и властью на местах – не прижились. Градостроительного кодекса тогда не было, да он был и не нужен, так как никаких собственников на землю, кроме государства, не было. Коллеги из других стран завидовали условиям, в которых мы работали.

 Градостроительное проектирование, прогнозирование и моделирование, новые теории градостроительного и территориального развития… Градостроительная наука переживала свой расцвет. Диссертации: кандидатские и докторские – сыпались, как из рога изобилия. Все это было нужно для создания антуража при ручном управлении секретаря обкома процессом развития вверенного ему региона. Управлении территориальным аспектом развития, так как экономические задачи спускались сверху, а «где и как» уже было заботой местной власти.

 Итак, у города и области был один хозяин. Административным центром области был Ленинград. Областной центр подразделялся на собственно город Ленинград и районы, ему административно подчиненные. Предложения по их границам были неотъемлемой частью Генерального плана 1966 года и утверждались в его составе. Административно подчиненными Ленинграду районами были Кронштадтский, Петродворцовый, Пушкинский, Колпинский, Сестрорецкий. Никакого теоретического обоснования за этим не стояло. Было скорее интуитивное ощущение того, что вышеперечисленные районы – это все-таки не город Ленинград. Дорожные указатели о въезде в город стояли на границе Ленинграда, а не на границах административно подчиненных ему районов.

 Границы города очерчивали компактную территорию, в пределах которой подсчитывались все экономические показатели по Генплану Ленинграда 1966 года, включая баланс территории и численность населения.

 Немножко об экономическом обосновании Генплана. Авторы рассказывали, что, когда утверждали Генплан с численностью населения 3200000, председатель Совета министров СССР А.Н. Косыгин спросил: «А сколько сейчас живет в Ленинграде?» - «Три миллиона двести тысяч» - «Что ж вы так зажали город? Дайте ему чуть-чуть вздохнуть. Ну, хотя бы напишите три с половиной миллиона». Так и сделали. И вот когда численность населения Ленинграда достигла четырех миллионов, состоялся разговор Главного архитектора города Геннадия Никаноровича Булдакова с председателем исполкома Ленгорсовета Александром Александровичем Сизовым. Г.Н. Булдаков сетовал, что мы серьезно ошиблись, занизив численность населения в Генплане Ленинграда, а отсюда вон сколько бед – и жилищную программу провалили, и инженерию не дотянули. На что А.А. Сизов ответил, что дело не в этом, а в том, что мы не учли ухудшения отношений с Китаем и связанную с этим активизацию развития военно-промышленного комплекса! Вот такие были социально-экономические обоснования во времена плановой экономики.

 Генпланом 1966 года были утверждены и границы Лесопаркового пояса, и границы Пригородной зоны Ленинграда. В Лесопарковый пояс, кроме территорий, административно подчинённых городу, входили ближайшие к Ленинграду областные районы. В пределах Лесопаркового пояса все документы по пространственному развитию подготавливал город, а утверждали, по принадлежности, и город, и область. В Управлении застройки города работала Вланина Антонина Антоновна, районный архитектор Лесопаркового пояса. Мастерская №1 разрабатывала генеральные планы областных поселков и городов Рощино, Токсово, Всеволожск и т.д. И все было правильно, «по науке». Для определения границ пригородной зоны была организована специальная экспедиция института курортологии и физиотерапии.

 Тогда в Ленинграде была создана неплохая система реализации Генплана 1966 года, его пространственной конструкции. Мы следили за размещением жилищного строительства и развитием связанной с ним инфраструктуры. Система состояла из трех элементов: 1) общего плана размещения жилищного строительства и связанного с ним развития инфраструктуры на семь лет, а также годовых адресных планов, увязанных с бюджетом; 2) схем развития отраслей городского хозяйства; 3) проектов детальной планировки городских районов, являющихся зонами интенсивного строительства. Кроме того, существовал дежурный план красных линий улиц, который велся вручную, топосъемка масштаба 1:2000 и геология на весь город. Этот «джентльменский» набор документов позволял и вести мониторинг, и вносить коррективы в Генеральный план, и утверждать их решениями Ленгорисполкома.

 В городе строилось два миллиона квадратных метров жилья в год. Но это составляло только половину от всех объемов строительства. Примерно столько же строилось объектов промышленности и прочего назначения. В этот же период у нас были созданы системы энергоснабжения, канализации, метрополитена, которых раньше вообще не было. Город за 20 лет по большинству показателей вырос в два раза. Такого в истории Петербурга еще не было (и я надеюсь, больше не будет).

 Но и во время этого «взрыва» мы – питерские архитекторы, под руководством Булдакова Геннадия Никаноровича, не просто застраивали новые районы крупнопанельными домами, а создавали новые городские ансамбли, «играли ноктюрн на флейте водосточных труб». Эти крупнопанельные ансамблевые построения, вроде морского фасада, до сих пор вызывают удивление. Архитектор Андрей Иконников называл их реализованными утопиями. Геннадий Булдаков относился к Генеральному плану как режиссер к сценарию собственного художественного произведения: подбирал актеров, давал им роли, заботился о единстве творческого коллектива, следил, чтобы не халтурили. И, надо сказать, такая система реализации Генерального плана в условиях абсолютной несвободы, с одной стороны, и полного доверия к творческой личности, с другой, давала свои положительные результаты – подобная система оказывалась эффективной при реализации других государственных программ. Правда, населению от этого было ни тепло, ни холодно.

 Обком по мелочам в это дело не вмешивался. Однако иногда он, по совершенно непонятным причинам, менял границы города и границы районов, ему подчиненных. Григорий Васильевич Романов делал это три раза. Первый раз он присоединил областной город Ломоносов к Петродворцовому району. Логично, хорошо. Второй раз он присоединил к Ленинграду областной город Красное Село, образовав новый Красносельский район Ленинграда. С учетом топологии – очень странный поступок. В третий раз к городу был подсоединен поселок Хвойное – как анклав.

 Эти поселения на чертежах Генплана всегда изображались как врезки. За всем этим, по-видимому, были какие-то личные просьбы. Вообще, Романов не очень чтил Генеральный план, при нем упор был сделан на создание плана социально-экономического развития города и области. «От плана развития предприятия – к плану развития региона и страны» – таков был лозунг глобального планирования.

 В результате этого планирования в магазинах пропадали то лук, то мыло, то вата. Но на этом не заканчивались инициативы секретаря обкома. Задачей хозяина было привлечь в регион как можно больше федеральных средств. Все – как и сейчас. Страна надрывалась, пытаясь перегнать всех в гонке по созданию вооружений. В Ленинграде умели делать оружие, были у нас соответствующие станки и оборудование. Надо было только сделать так, чтобы все это работало круглосуточно. И Ленинград бы купался в федеральных деньгах. Для этого следовало увеличить количество рабочих примерно на треть, то есть на полмиллиона человек. Выполнить эту задачу наиболее рационально можно было путем организации детской миграции. Привезли детей, обучили в профтехучилищах – и поставили к станку. Тогда было построено огромное количество профтехучилищ. Но намеченная программа пролетаризации Петербурга полностью выполнена не была.

 При следующем секретаре обкома – Льве Николаевиче Зайкове – идея глобального планирования получила дальнейшее развитие. Во-первых, было решено совместить план социально-экономического развития с Генеральным планом и, во-вторых, разработать единый документ для Ленинграда и Ленинградской области. Это был апофеоз плановой системы. При этом нам – разработчикам была дана полная свобода. Делай что хочешь. Никаких тебе инструктивных документов.

 Вокруг этой работы было поднято много шума. Наш ленинградский опыт (которого до сих пор не было) решено было распространить на весь Союз. Приезжали делегации из других городов. Плановые комиссии города и области подготавливали социально-экономические показатели. Там было все: и тонны металла, и штуки яиц, и количество НИР, и квадратные метры производственных площадей. В то же время мы, градостроители, были достаточно свободны в своих рассуждениях и определении границ объектов территориального планирования.

 За исключением границ города Ленинграда, районов, ему административно подчиненных, и границ Ленинградской области, которые выделялись обязательно и в конфигурациях, существовавших на начало Генплана, то есть c романовскими поправками. Единственно, чего мы так и не смогли провести, это границы по Финскому заливу.

 Из предлагаемых наукой в тот период понятий мы выбрали «систему расселения» – ни о чем не говорящее само по себе понятие, зависящее от дополнений: «Ленинградская сжатая система расселения», «Ленинградская развитая система расселения», «Восточная периферийная система расселения» и т.д. Агломерация – это тоже разновидность системы расселения. Но слово агломерация Партия не любила, в нем нет структурирующего, пафосного начала. Как это, мы формируем агломерацию? Все равно, что мы создаем хаос. Это они «там» создают хаос. А мы – нет.

 В Генплане 1985 года, помимо выше перечисленных, обязательных, были отражены следующие границы: Ленинградской сжатой системы расселения (которые по очертанию внешней границы почти совпадали с границами лесопаркового пояса предыдущего Генплана); границы Ленинградской развитой системы расселения (которые охватывали территорию несколько большую, чем границы Пригородной зоны, утвержденные в Генплане 1966 года). Были введены новые понятия «планировочное направление» и «зона формирующего влияния города».

 Мы делали первые шаги по переходу на автоматизированные системы проектирования. Интересные результаты принес синтез градостроительной документации по Ленинградской области. Можно сказать, что это был подъем градостроительной деятельности в Ленинграде. Два года увлекательной работы – и вот я уже бегаю по отделам Госплана и согласовываю решение Правительства по утверждению Генплана города и области. Прихожу к начальнику соответствующего отдела и прошу его поставить свою визу на проекте решения Совмина. Тот удивлен. Я придумал, как сделать, чтобы чиновник поставил свою визу. Предлагаю ему дополнить решение Правительства пунктом о разработке для нашего региона Генсхемы развития курируемой им отрасли. И пошло… Через неделю у меня был потенциальный портфель заказов примерно на пять миллионов рублей. И согласованный с замечаниями проект решения Совмина.

 Никаких серьезных изменений в системе управления пространственным развитием Ленинградского региона в этом решении правительства зафиксировано не было. Кроме создания института Генерального плана Ленинграда и Ленинградской области. Институт мы успели создать – как символ централизации системы управления пространственным развитием накануне обвала всякой власти.

 Приезжал к нам Б.Н. Ельцин, докладывали ему Генплан Ленинграда. Но Ельцину понравилась карта северо-западной части России с полуостровом Ямал. Потом А.А. Собчак взял меня с собой в Москву на разговор о взаимодействии города и области в сфере градостроительства. Разговор с чиновником, которому в тот момент было поручено этим заниматься, окончился короткой классической нецензурной фразой. Этой фразой завершился этап глобального планирования в градостроительстве Петербурга. Наступил этап вседозволенности – полного отсутствия какого-либо планирования. Это был 1989 год.

 Началась распродажа недвижимости. Но желание чем-нибудь прикрыться было. Помню, меня позвал Чубайс (он тогда был замом мэра по экономике) и спросил: «Вот тут у меня образцы договоров по продаже недвижимости: английский и французский. Что это за градостроительные регламенты, которые должны быть отражены в этих договорах? Вы можете их разработать на наш город в течение месяца?» Я сдуру ответил: «Нет!». «Тогда – до свидания», – сказал Чубайс.

 Когда новый Главный архитектор увидел, что институт Генерального плана Ленинграда и Ленинградской области по коридорам ГлавАПУ тянет кабель для создания банка градостроительной информации по городу и области, то понял, что дело зашло слишком далеко. Пора прекращать эту игру в градорегулирование. Генплан никуда не денешь. Действующий он или недействующий – пусть висит. А институт надо ликвидировать. И ликвидировали! С мотивировкой «для улучшения системы управления». Да, институт мешал бесконтрольно торговать недвижимостью. А торговали тогда все и всем. Например, Управление городским имуществом собиралось продать какому-то коммерсанту Генеральный план Ленинграда и Ленинградской области. Я спрашиваю коммерсанта: «А зачем вам Генеральный план?» Ответ: «А для того, чтобы его изменять так, как мне надо». Резонно! Слава Богу, сделка распалась.

 Стало понятно, что без новой юридической базы никакое градорегулирование невозможно. В первом юридическом, базовом документе – Конституции Российской Федерации в перечне субъектов Федерации записано: «и города Москва и Санкт-Петербург». Что такое город? Нет определения этого объекта градостроительной деятельности. Вот оба города и мучаются до сих пор. Москва уже давно вываливается из своих границ и страдает от недостатка территории. А в Петербург включили города, которые раньше были лишь административно подчинены ему. После этого баланс территории (процент застройки, зеленых зон и др.) ни в какие ворота не лезет. Потому что это не город, а агломерация.

 Пользуясь Конституцией, Петербург в лице Законодательного собрания не захотел отдавать области земли за границами города. И решили столбики с надписью «Санкт-Петербург» на автодорогах поставить в новых местах. А города Колпино, Пушкин, Петродворец, Ломоносов, Кронштадт, Зеленогорск, Сестрорецк тем самым ликвидировать, превратив их в муниципальные образования. И огромные загородные лесные массивы превратить в зеленые насаждения города.

 Создание юридической базы пользования недвижимостью при смене социально-экономической формации – задача чрезвычайной трудности. Нельзя справедливо раздать недвижимость, так же, как и справедливо отобрать ее. В процессе формирования юридической базы активно и заинтересованно принимали участие США и страны Европы. С их помощью еще до принятия Градостроительного кодекса были разработаны Правила застройки города Пушкин, Стратегический план развития Санкт-Петербурга – как документ целеполагания, проведен конкурс на Концепцию развития города. Всемирный банк финансировал работу по поиску наиболее инвестиционно привлекательных территорий в нашем городе. Градостроительный кодекс возник в Гайдаровском центре также не без поддержки США.

 В Градостроительном кодексе основные полномочия по управлению градостроительным развитием возложены на муниципалитеты. Однако реализовать эти полномочия в Петербурге оказалось очень затруднительным. В России традиционно шла борьба между муниципалитетами и государством за право распоряжаться недвижимостью. В Петербурге в 90-е годы она завершилась полной победой государственных структур. И земли ни пяди никому не отдали, и полномочий ни на копейку. Крепкое у нас было тогда Законодательное собрание...

 Почему в Москве – мэр, а в Петербурге – губернатор? Все это зафиксировано в принятом в этот период Уставе города. Средств для реализации своих полномочий у муниципалов нет и быть не может. Муниципалитеты были нарезаны тем же Законодательным собранием помельче и побессмысленней. И это было сделано сознательно. Резюме: права по управлению градостроительным развитием Кодексом отданы муниципальным органам, а возможностей управлять этим процессом у них нет, Устав города Санкт-Петербург им таких возможностей не предусмотрел. Эта ситуация дает большие возможности для маневра.

 Помимо Градостроительного кодекса возникают другие законодательные акты, посвященные управлению развитием территории: Земельный кодекс, Водный кодекс, Лесной кодекс, Закон об охране памятников архитектуры и культуры, охране недр и т.д. Увязать требования всех кодексов между собой на конкретной территории трудно. Тем более за каждым законом стоит чиновный люд, который ревностно (и подчас не бескорыстно) его реализует. Мечтой чиновников становится разделение города между ведомствами, чтобы каждый в своей зоне мог распоряжаться недвижимостью в соответствии со «своим» законом. Например, в центре города сосредоточены памятники архитектуры – вот и отдадим центр соответствующему комитету!

 Недоработанность понятийного аппарата, отсутствие в Градостроительном кодексе главы, посвященной определению объектов градостроительной деятельности способствуют деградации имеющихся градостроительных структур.

 Генеральный план в Петербурге начали разрабатывать до выхода в свет Градкодекса и, на мой взгляд, получилось удачно. Мы начали действовать по собственному разумению, а потом причесывали документ по закону уже в ходе согласования, под наблюдением юристов Правительства СПб и Законодательного собрания. Удивительно еще и то, что смена губернатора почти не отразилась на процессе разработки Генплана и Правил застройки. Большая заслуга во всем этом заместителя губернатора А.И. Вахмистрова, который реально попытался провести в жизнь принцип разработки Генплана как документа общественного согласия. Основные документы управления градостроительным развитием Петербурга утверждены Законодательным собранием и подписаны губернатором В.И. Матвиенко. И что? Улучшился инвестиционный климат в городе? Надо еще работать и работать, чтобы что-то получилось. Прикинем, что надо делать.

 Во-первых, найти хозяина в формирующейся вертикали власти – кому нам подчиняться. Министерство регионального развития – не совсем то, хотя и лучше, чем прежний Госстрой. В Финляндии развитием урбанистических систем занимается Министерство окружающей среды, и мне представляется это наиболее целесообразным.

 Во-вторых, внести исправления и дополнения в базовые законодательные документы. Трудно однозначно решить, куда перенести управление пространственным развитием: в федеральную вертикаль или в местное самоуправление. В Петербурге я бы оставил это за субъектом федерации. Как пошло, так пусть и идет. Имперские амбиции глубоко сидят в характере нашего города.

 В законодательную базу необходимо внести добавления, позволяющие создать механизмы управления в пределах агломерации.

 Особое внимание следует обратить на проектную документацию. Не следует всю ее превращать в закон. Как закон следует утверждать только Правила застройки. Генплан не должен быть законом. Эти два документа могут иметь разные формы и показатели. Меньше будет разночтений. Чем менее подробными будут эти документы, тем лучше.

 Мечта любого проектировщика – разработать проект или комплект взаимоувязанных проектов, утвердить их и успокоиться. В советское время для того чтобы прекратить спонтанную строительную деятельность в центре города, надо было сделать проект реконструкции и утвердить его. Деятельность прекращалась. Собственнику всегда хочется освободиться от проектных пут. Такую возможность предоставляет мониторинг. 

 Аналогом подобной системы является ведение дежурного плана красных линий улиц, площадей, набережных. Мониторинг в будущем сменит громоздкие проектные системы управления. И это будет ближе к ручному управлению. Процесс управления превратится в постоянное внесение частных изменений. Разработка нового Генерального плана и Правил застройки будет необходима только в случае смены стратегии развития города. Все процедуры и документы управления пространственным развитием должны быть тщательно регламентированы законом. Важнейшим документом мониторинга должен стать ежегодный доклад по пространственному развитию. Необходимо создавать постоянно действующие комиссии по внесению поправок. Материалы мониторинга должны быть открыты для всех заинтересованных лиц.

 С развитием мониторинга вытесняется градостроительное проектирование. И это правильно, как бы мне ни досадно было об этом говорить. Ведь я затратил на разработку градостроительных проектов всю жизнь.

 ВОЛЯ И САМОРАЗВИТИЕ В ГРАДОСТРОИТЕЛЬСТВЕ

 Где начинался Петербург? Все пошло от места на Неве, где друг против друга были расположены крепость Ниеншанц и село Спасское. Между ними была переправа. От этого места начинались две дороги: одна – на север, другая – на Москву (на юго-восток, вдоль Невы).

 Что сделал Петр? Что смог сделать Петр? Он «перетащил» эту точку зарождения города дальше по течению реки – на Заячий остров, где, как он посчитал, городу будет легче обороняться от кораблей неприятеля. Это было исключительное волевое решение Петра, которое имело никакое не архитектурное, а стратегическое основание: с острова можно было контролировать три русла реки Невы (Нева, Большая и Малая Нева).

 На Заячьем острове началось строительство церкви, крепости. Одновременно вокруг крепости стала складываться татарская слобода (много рабочих-татар), строилась и Троицкая церковь. Неподалеку на берегу Невы поселился и сам государь (домик Петра на Петровской набережной).

 Через некоторое время Петр почувствовал, что город оказался оторван от «материка», на другом берегу Невы (почти полкилометра воды, трудно добраться). И тогда еще один проект Петр задумал: новая точка развития города – на другой стороне Невы (на карте – почти в створе Малой Невы). Практически одновременно стали развиваться два этих места.

 Вообще, Петр был очень непоследовательный. Объездив окрестности, государь вскоре решил, что правильнее всего будет построить новую столицу на острове, в Кронштадте. Тут можно будет встречать врагов еще на подходе к городу. К счастью, Петр вскоре либо сам передумал, либо его отговорили. Как туда добираться? И вообще, столица большого Российского государства на острове – нехорошо, не годится.

 Петр заказал архитектору Леблону сделать генеральный план города. Тот нарисовал такой странный вал, с редутами, который охватывал оба берега Невы, включая большую часть Петроградского острова, Васильевского и «основного» – Спасского. Конечно, этот странный план не мог быть реализован.

 Так или иначе, на левом берегу шло строительство: дворец и т.д. Очень это не нравилось Петру. Чувствовал, что происходит какое-то саморазвитие, против его воли. Что обстоятельства толкают на это дело. И Петр приказал губернатору Меншикову осваивать Васильевский остров: «Построй там свой дворец, парк...» Трезини было поручено сделать генеральный план. Между прочим, сегодня от того плана остались направления улиц, «нарезка» – примерно так, как нарисовал Трезини.

 Постепенно на Стрелке Васильевского острова стал формироваться порт, напротив было построено Адмиралтейство, Адмиралтейская пристань. Промышленность уже тут развивалась… Итак, три берега уже начали осваиваться (на Заячьем острове, набережная на Васильевском острове от Стрелки до Меншиковского дворца и Адмиралтейская сторона вдоль Невы). Конечно, все дальнейшее развитие города шло на той части территории, которая примыкала к России (в южном направлении).

 Таким образом, в результате волевых «метаний» Петра – от берега к берегу – получилось так, что все три основные части города освоились почти одновременно, с перерывом меньше 10 лет. Все сразу! Это в корне противоречит логике саморазвития.

 И в этом особенность Петербурга – нет в мире другого крупного города, с большой рекой, где бы все берега осваивались одновременно. Возьмите все волжские города – они сначала все на одном берегу, потом на другом. То же с европейскими.

 В Петербурге стихийно – никто так не проектировал – сложился уникальнейший ансамбль, охвативший три берега Невы: Биржа, здание 12 коллегий, Таможня и т.д. на Васильевском острове, Адмиралтейство, дворцы на Дворцовой набережной, Петропавловская крепость. Строительство на Петроградской стороне вскоре прекратилось. Получилось так, что главной площадью города стала река! Это достаточно уникальный момент. Немножко такое есть в Новгороде, чуть-чуть. Кремль – с одной стороны, с другой – Ярославово дворище. Вот этот кусок города. Но все-таки Волхов – не Нева, там все поменьше…

 Постепенно в Петербурге стали появляться мосты, все очень медленно…

 Одновременно с тем, как город строился по трем берегам Невы, Петр разъезжал по дальним окрестностям, приглядывая новые места для поселений (вокруг Петербурга). Так, бедного Меншикова заставил строить дворец в Ораниенбауме – довольно далеко от города. Да еще велел прорыть канал, чтобы можно было подъехать не только по суше, но и по воде. Канал был вырыт. Сейчас там размещен битумный терминал. «Зашпаклевали» битумом….

 Шло строительство и в Петергофе. Была проложена Петергофская дорога. Одновременно закладывалась Царская мыза, оружейный завод в Сестрорецке с плотиной на реке Сестра, Колпинский завод с плотиной на реке Ижора, Пороховые.

 Даже в Токсово тоже есть элементы петровских задумок. Чтобы снабжать плотину, обеспечить водохранилище на реке Охта, вода которой крутила мельницу пороховых заводов, и чтобы воды было достаточно, он решил подключить к Охте озера Хеппоярви и Кавголовское. Были прорыты каналы между озерами Хеппоярви, Вероярви и Кавголовским. Вода этих озер –они большие и находятся на высоте 60 метров – втекала в Охтинское водохранилище, обеспечивая тем самым работу пороховых заводов.

 Таким образом, петровский замысел охватил огромную территорию! Линдуловская роща (плодородная) тоже туда вошла, под Петрозаводском – марциальные воды… Это был крупнейший градостроительный замысел! «Семена», разбросанные там, там и там – в разные стороны – везде «проросли» и надолго предопределили развитие города, его направления и структуру. Не известное петербургское «трехлучие», а вот именно эти разбросанные и проросшие «семена», соединенные позже дорогами, образовали градостроительный костяк Петербурга.

 Период абсолютизма для многих городов Европы был достаточно болезненным. Осман перекроил весь Париж, разрезав его лучами и снеся средневековый город. Остались только квартал Марэ, по которому трудно ходить, а ездить совсем невозможно, кусочек с Люксембургским дворцом и Сорбонна. Город изменился до неузнаваемости. А теперь мы считаем это классикой. И для многих образ Парижа – это не средневековый город, а Елисейские поля, площадь Согласия и т.д. Хотя это уже другой, имперский Париж, возникший на месте разрушенного средневекового.

 А еще появился Версаль – идеальное создание абсолютизма. В чистом поле – вброшенный город как противовес средневековому Парижу. Версаль появился еще до того, как Осман перекроил Париж. Он был сначала символом имперской Франции. Вот смотрите, какими должны быть города! И потом, «по образу и подобию» Версаля, был перекроен средневековый Париж. Много еще других городов Европы было перекроено во времена абсолютизма.

 Когда на другом континенте возникли Соединенные Штаты, то американцы решили свою столицу Вашингтон сделать по принципу созданий абсолютизма. И вот в Вашингтоне можно наблюдать элементы ансамблевости: эспланады, симметричную застройку, лучи… Все города Америки прямоугольные, а тут вдруг лучи, сходящиеся к Капитолию.

 Я бы сказал, что Петербург в какой-то мере был повторением европейских абсолютистских действий, мы тоже что-то «слизывали» с абсолютистской Европы. И Америка поддалась этому, чувствуя свой комплекс неполноценности – «Давайте в Америке сделаем один европейский город!» Вот и сделали – Вашингтон. И правило записали: «Не строить никаких домов выше Капитолия». Как у нас «…не выше Зимнего дворца». Это демократическое государство решило проявить у себя в столице признаки воли, абсолютизма, хотя это было ему совершенно не свойственно.

 А вот Нью-Йорк – типичный город саморазвития. Со всеми признаками борьбы за землю: один с другим соревнуется, один небоскреб выше другого. В Нью-Йорке есть два волевых момента. Один элемент – государственный. Когда всю Америку «кроили» на квадратики, миля на милю, то в том числе «накроили» и Нью-Йорк. И эти квадратики задали те самые «авеню» и «стриты», которые закрепились в планировке города. Но направления этих улиц были заданы геодезией, просто землемерами. Никакие архитекторы не участвовали. Все было задано государственной программой.

 И еще одно явление, которое меня удивляет: как это в таком городе, где правит капитал, где только деньги правят миром, как можно было сохранить Центральный парк размером с наш Павловский парк? Почти 600 гектаров. Парк в центре Манхэттена. Невероятно дорогая земля. Вокруг пустого пространства столпились небоскребы. Еще чуть-чуть, и они набросятся на этот парк и мгновенно сметут его. Какая сила держит эту «веревочку» – границу парка, через которую никто перескочить не может. Никакой капитал, никакой Рокфеллер… Эта сила – воля! Воля, которая держит всех в узде. И эта воля – самосознание граждан Нью-Йорка. Смогли жестко договориться – не переступать эту черту, и уже больше 200 лет никто ее не переступает.

 Для меня это самое удивительное. Оказывается, демократия может порождать такое отношение к вещам, когда все общество договоривается какую-то ценность защищать. Этих ценностей не может быть много. Они должны быть очень ясные, очень простые. И вот когда достигнута такая договоренность, тогда уже никто (даже президент), никогда не сможет застроить Центральный парк. Можно поклясться – не будет этого. Скорее, застроят ансамбль на Потомаке – очередным мавзолеем, резиденцией президента… Но Центральный парк – никогда.

 Вот где высшая воля. Воля народа. Воля нации. Воля демократического государства.

 Мне рассказывал Иконников, что однажды, будучи в Америке, он попросил прислать ему Правила застройки Манхэттена. Он не предполагал, что они весят около 500 кг. Ему прислали посылку – огромное количество книг, томов, чертежей…

 Вот как договариваются демократические сообщества по поводу развития своих территорий.

 Насколько мы глупы и самодовольны, что сделали свои Правила застройки за один год. Утвердили их, и теперь боимся, что, не дай Бог, там что-то поменяют. А сделали их настолько подробно, что менять их надо обязательно. Это вещь, которая созревает вместе с сознанием людей. И для того чтобы написать какую-нибудь цифру – 6 метров отступ или что-то еще – надо 50 лет прожить, а потом написать. Посмотреть, какие коллизии возникнут… Вот где прецедентное право, где те вещи, которые анализируются и потом фиксируются в Правилах застройки. Вот и получается закон, который весит 500 кг...

 Вернемся к Петербургу. Что еще предопределило его структуру?

 Вокруг растущего города – в южной части – были расположены полки: Семеновский, Измайловский, Преображенский. Чтобы охранять прежде всего Зимний дворец. Примерно на одинаковом расстоянии от Зимнего дворца. Дороги, связавшие места размещения полков с Зимним дворцом, почти и определили планировочную «лучевую» структуру Петербурга, которая, конечно, не архитекторами была нарисована, но в дальнейшем была закреплена в генеральных планах. Сама идея простая, функциональная. Так складывались военные города – римские, да и наши. Ограждалась территория, въезд – выезд, центральная площадь с собором, сетка улиц. Россия много таких городов разбросала по всей Сибири, с этой прямоугольной сеточкой – так они начинались.

 Отдельная история с Невским проспектом. Это направление было кратчайшим путем, связывавшим центр города (Зимний дворец) с дорогой на Москву, которая шла вдоль Невы. Строили одновременно с двух сторон, навстречу: от Адмиралтейства и от Лавры (там уже был монастырь). Немного сбились, поэтому есть излом в районе площади Восстания.

 Итак, сложилось три луча – к Семеновскому полку, к Измайловскому и к дороге на Москву. Судьба каждого из них определялась тем, насколько он был важен в структуре города. Измайловский луч был ближе к органике городского развития, имел большую потенцию.   Семеновский же луч уткнулся в Лиговку. Древняя лиговская структура, несмотря на появление этих лучей, является самой устойчивой, органической штучкой в Петербурге. Она «зарастала» своими застройками с двух сторон. Лиговские конюшни – такая зона гужевого транспорта справа и слева. Ямщицкие слободы, гостиницы, проститутки… Все это создало огромную преграду семеновскому лучу. Он никак не мог прорваться через нее.

 Начиная с генерального плана Ленинграда 1936 года и в последующих генпланах города мы все время рисовали соединение улицы Гороховой с улицей Софийской. Рисовать рисовали, а соединить не могли! И это трагедия, про которую можно писать романы… Вот, пожалуй, и все, что касается Воли.

 ГРАДОСТРОИТЕЛЬНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ И ГРАНИЦЫ ОБЪЕКТА ПРОЕКТИРОВАНИЯ

 Все живое имеет какую-то основу, стержень, скелет. Если мы говорим о построении элемента ноосферы, то здесь много общего с построением живого организма – так ползут грибницы, так распространяется плесень... Грибница развивается под землей, потом вдруг раз – грибочек вылез, другой… Этот аналог – живая материя – очень хорош, потому что, когда что-то рисуешь, всегда создаешь какой-то образ. Самый лучший аналог – живой.

 Понятия «каркас» и «ткань» ввел архитектор Гутнов в своей книге «Эволюция градостроительства». Были такие ребята – Гутнов, Лежава и другие, которые проектировали НЭРы – новые элементы расселения. На вытянутых «щупальцах» вырастали «раковины» – поселения. Это было довольно подробно разработано. Такие фантастические штуки.  Хотя, если взять Доксиадиса (линейные структуры и т.д.) станет ясно, что ничего нового в общем-то и нет. Все старое, извечное. Только иначе названо. Но все же образ каркаса очень полезен.

 Была у нас архитектор Анна Владимировна Гордеева. Она любила проектировать так: брала карандаши, линейки, разбрасывала их по карте, а потом укрепляла каким-то рисунком вокруг: жилье, рекреация, промышленность... То есть рисование каркаса всегда предшествовало дальнейшему проектированию. Любой, кто проектировал планировочную систему, начинал с того, что рисовал линии, вокруг которых что-то развивается, что-то движется. То есть сочетание линейных и площадных структур – традиционный способ мышления градостроителя.

 Если взять глобальную систему расселения, весь земной шар или какой-то континент, – везде есть каркас. В Евразии самый первый элемент каркаса появился благодаря походу Ермака. Позже – транссибирская магистраль. Потом была попытка построить северную каркасную ветку. Она не удалась. С БАМом удалось, но есть и заброшенная ветка, севернее.

 В европейской части все понятно – магистрали даже имеют свои названия: Е22, Е44 и т.д.  Американцы занимались созданием трансмагистрали от Огненной земли до Аляски. Они эту каркасную штуку провели и последовательно, общими усилиями стран американского материка ее по кусочкам делают. До сих пор еще не сделали – где-то в районе Эквадора ветка прерывается, проехать нельзя. Но, тем не менее, кое-что сделано…

 Таким образом, мир сам выстраивает глобальный каркас. Из чего он состоит? Чаще всего это автомобильная дорога, которая обычно сопровождается и железной дорогой. Они идут где-то рядом, не всегда параллельно, иногда пересекаются. Кроме того, элементами каркаса являются крупные передающие энергетические устройства – газопровод, ЛЭП… То есть это такой каркас, по которому протекает и продукт, и информация, и людской поток… На этих направлениях имеются узлы (как обычно рисуется граф: линии и узлы в местах пересечения линий). Что такое узлы? Это самое интересное. Таинственное.

 На макроуровне под узлами обычно понимают города. Из всего, что я читал, я сделал вывод, что понятие «город» стало топологическим или административным, но не содержательным. Самая мелкая система расселения – агломерация. Вот агломерация имеет содержательный смысл. Ее можно очертить, понять и вычислить. А в границах города этого сделать нельзя.

 Что такое агломерация? Это территория, в пределах которой человек может реализовать свои основные функции жизнедеятельности: найти жилье, работу, отдохнуть, удовлетворить культурные потребности. В пределах города такое сделать невозможно.

 Раньше города всегда имели посады. Петербург был странный город. В Петербурге было множество особых собственников, которые купили землю, построили дом, но не жили сами, а сдавали его внаем. Доходные дома. Сразу появляется необходимость и такое чисто русское явление как дача. Иностранцы такого не знают. Дача может быть в собственности, или дачу можно снимать, чтобы отдохнуть летом. Такая неполноценная структура – помимо городской квартиры, человеку нужно другое место, где отдохнуть. Иногда это недельный отдых. При этом возникает специфический быт – дачно-городской (вспомним чеховского «дачного мужа», вечно с сумками с продуктами и т.д.). Дача и квартира – это уже не могло быть реализовано в пределах города. Для этого нужна агломерация.

 Если заглянуть в историю, то вокруг всех российских городов в прежние времена, помимо посадов с жилыми домами, были огороды и выпасы.

 А в Вавилоне, например, который занимал большую территорию, кажется, 10 на 10 километров, и который был обнесен стеной, огороды и выпасы находились не за пределами городской стены, а внутри. То есть внутри города было все.

 Так что же такое город?

 Можно рассмотреть город как элемент управления. Вот Санкт-Петербург – субъект Российской Федерации. Соответствуют ли границы этого субъекта понятию «город»? Конечно, нет. Это и не город, и не агломерация. «И не Богу свечка, и не черту кочерга». Территория, в пределах которой реализуются основные жизненные потребности петербуржца, выходит за пределы установленных границ Санкт-Петербурга.

 Например, моя дача находится в Токсово. Для меня это такое же место, относящееся к городу, как, скажем, Колтуши или Зеленогорск. Примерно одно и то же расстояние, 60 км.  Поэтому то, что очерчивают официальные границы – это не город.

 Интересно, а как в других странах? Город имеет какой-то смысл? Вот город Вашингтон – имеет смысл или нет? Нет. Потому что Вашингтон в плане – просто квадрат. Это территория, границы которой определены системой административного управления. И так любой другой город.

 «Содержательные» границы городов не соответствуют административным, и это несоответствие приводит к тому, что понятие «город» становится расплывчатым. Может быть, поэтому оно исчезло из Градостроительного кодекса. Оно не имеет под собой содержательной основы.

 Можно рассматривать градостроительные структуры по двум основаниям – управленческому и «содержательному». Возьмем агломерацию. Она никем не управляется. Ее границы не совпадают ни с границами города, ни с границами области. Есть ли какая-то система управления, в которую вписывается агломерация? Которая занимается расчетами функций, балансирует их? Нет.

 Когда я был в Канаде, в городе Ванкувер меня поразило такое обстоятельство. Мы ехали в городском автобусе – домики, домики, магазинчики… В каком-то неопределенном месте автобус остановился, и нас всех высадили. Мы перешли в другой автобус и, заплатив снова за билет, поехали дальше. Оказалось, мы пересекли границу города. Дальше уже территория штата. Никакого видимого изменения среды нет, никакой реальной границы нет, просто мы переехали с территории одной управляющей системы на территорию другой управляющей системы.

 В России такого, слава Богу, нет – я сажусь в автобус в городе и еду в Токсово без всяких пересадок.

 Или американский город Сан-Луис. Граница у него совершенно условная. Мэр города сообщает, что численность населения города катастрофически падает – с 1 200 000 до 800 000. Что это значит? Все они померли, что ли? Да нет, просто переселились из города на территорию штата, потому что там налог на землю и на имущество меньше. Вот и произошел отток. Из одной управляющей системы в другую.

 Когда мы делали Генплан 1986 года, я пытался понять, где вообще «город», истинный город, если это не место, где удовлетворяются все основные потребности – не агломерация, то что это? Можно сказать, что это «плотное тело» агломерации, непрерывное. Скажем, если мы едем в сторону Ольгино, то сначала будет плотная городская застройка, а в районе Ольгино начнется лес, 6 километров леса. Значит, здесь и проходит граница города.

 Город – это часть агломерации, это компактное, плотное «тело». Вся агломерация занимает примерно территорию с радиусом в 60 км. Если вы за час можете доехать из городского центра куда-то, то вот в этих пределах рационально, например, размещать второе жилище… и так далее. Может быть, побольше, чем 60 км. Со временем этот радиус может увеличиться за счет скорости движения, качества дорог...  Если нарисовать изохрону доступности, то форма агломерации окажется несколько «усатой», «амебной» – куда-то быстрее можно доехать.

 Вообще, большинство агломераций имеет линейную структуру, В частности, вдоль рек, как Пермь, Волгоград… Линейные структуры могут быть многоцентровыми. Дальнейший рост многоцентровых агломераций приводит к появлению крупнейших линейных структур – конурбаций. Типичная конурбация – атлантическое побережье Северной Америки от Бостона до Вашингтона.