Современная архитектура в контексте наследия – уместная ассоциативность* как код преемственности

Вот и сегодня, относительно недавно руководство архитектурного цеха решило обратиться к Стилю Петербурга – проиграть его в конкурсе на планировку и застройку двух микрорайонов. При этом речь шла, конечно, не о копировании того, что было.

 Стиль – это результат взаимодействия многих факторов, отражающих эпоху. Повторять то, что уже было, в новых условиях не так-то просто. Речь может идти об использовании обобщенно-художественных качеств прошлого, отражающих Genius Loci «дух места». Именно он несет знаки и метафоры, выражающие принадлежность архитектуры к культуре общества, страны.

 Сегодняшняя обращенность к «Стилю Петербурга» – очень важная, по существу судьбоносная проблема не только петербургской, но и российской архитектуры.

 Эта проблема спровоцирована существенными проблемами современной архитектуры. В ней (к сожалению, так сложилась эволюция) доминирует рациональность технологии и техники, т.е. всего «точного», измеримого, что вытесняет из архитектуры все «неточное» – эмоционально-чувственное. Именно поэтому, и это обосновано, такую архитектуру иногда называют гармонизованной технологией. Поэтому реализацию метафоры «Стиль Петербурга» было бы полезно и обосновано ориентировать на поиск идентичности с историко-культурным контекстом города. Овеществлением идентичности выступает прежде всего язык архитектурной формы как семиотической системы, содержание которой выражается с помощью определенных знаковых кодов.

 Фундаментальная особенность архитектурного, как и других языков (в том числе и литературного, как известно) заключается в наличие двух противоположных по смыслу кодов: 1 – зашифровывающего, это, как правило, новизна, и 2 – дешифрирующего – это преемственность.

 Новизна усложняет восприятие, провоцирует сотворчество. Преемственность облегчает восприятие и делает архитектуру адекватной гуманитарной культуре человека и его психологическим потребностям.

 Меняющиеся соотношения новизны и преемственности в языке архитектурной формы всегда отражали эпоху, уровень ее культурного развития и ее приоритеты, национальные особенности, структуру психологии восприятия.

 В этом отношении весьма примечательна эволюция соотношения новизны и преемственности в эволюции советской архитектуры XX века.

 Так, авангард 1920 –1930 годов освободил себя от ссылок на наследие. Он демонстрировал новизну, обусловленную решением новых социально-экономических задач с помощью новых технологий.

 Однако язык авангарда, лишенный преемственности, оказался недостаточно гибким и разнообразным для «рассказа» о достижениях социализма.

 Предвоенный и послевоенный советский неоклассицизм стал героической попыткой 1930-1940 годов сформулировать и реализовать архитектуру, язык которой выражал бы необходимую связь новизны и преемственности.

 Однако уже в начале 1950 годов начал ощущаться кризис профессии. Унификация выразительных средств и доминирование знаков их преемственности тормозило развитие архитектуры. Исторические черты, часто выступая в своем исходном значении, нередко создавали ощущение полной идентичности истории.

 В условиях хрущевской «оттепели» 1950 – 1960 годов и нового открытия «внешнего мира» кризис профессии был решен «сверху».

 Доминантой развития стала не совокупность потребностей человека, в том числе и духовных, а средства их достижения, в частности индустриализация, обусловленная безграничной верой в социально-функциональный и технический прогресс XX века. Таким образом в какой-то мере средства стали целью.

 В результате необходимая непрерывность эволюционного развития оказалась оборванной. Такая архитектура не смогла стать органичным продолжением исторического наследия, ибо не понимала и не признавала необходимости преемственности. Именно такую разновидность современной архитектуры можно было назвать технологизмом.

 И вот конец 1980 – начало 1990 годов – начало нового поворота к преемственности. Одна из причин – семантическая катастрофа, обусловленная созданием в 1950 –1960 годах архитектуры технологизма и его языка – «эсперанто» – мертвого и малопонятного простому человеку. Слова эсперанто такой архитектуры, выражающие лишь ее материально-техническое содержание, требовали однозначного и точного прочтения. Так архитектура лишилась великого достоинства искусства – неисчерпаемого многообразия в прочтении своих форм.

 И что особенно важно, вскоре новый поворот к преемственности вызывает к жизни контекстуальные** формы, органично сочетающие новизну со ссылками на контекст. В то же время возникает контекстуальная ассоциативность, повторяющая не знаки прошлого, а их художественное обобщение – образы.

 Этот термин был осмыслен и введен в научный оборот в 1980 годах в моей работе «Природный ландшафт и архитектурная форма» /3, с. 124/ под влиянием работ выдающегося географа-художника Семенова-Тян-Шанского /4, с. 53; с. 260-261/.

 Для связей архитектурных форм и ландшафта, разных по своей природе систем, ассоциативные связи оказались весьма уместными, ибо они отражали воздействие на архитектуру не конкретных знаков природы, а их художественно-обобщенные свойства, или образы.

 Позднее «ассоциативность» была использована мной для оценки контекстуальности архитектурных форм в историко-культурной среде /5, с. 5-9/.

 Анализ практического опыта петербургских архитекторов обозначил значимость этого термина в решении важнейших социально-культурных проблем охраны и развития исторического центра Санкт-Петербурга. Напомним, что новая форма, включенная в контекст, должна была соответствовать ощущению и пониманию своего времени, т.е. быть современной. В тоже время она должна была отвечать «духу» своего места или Genius Loci.

 Эти требования к новой форме обладали противоположными векторами воздействия на нее. Поиски компромисса требовали высокой профессиональной культуры и хорошего вкуса.

 К сожалению, до сих пор существуют противоположные и воинствующие точки зрения. Так, активные гадозащитники требуют подчинения среде, что нередко приводит к архаизации облика новых форм. Напротив, некоторые архитекторы-новаторы настаивают на преобладании новизны, что иногда приводит к разрушению целостности сложившейся среды. Но мы хорошо знаем, что вместо противоположных крайностей (т.е. формулы «или-или») необходим компромисс между ними, решающий частично «и то, и другое». И, конечно, самый сложный аспект контекстуальности – Genius Loci. Нередко он подменяется копированием знаков прошлого, что ущемляет новизну и ее развитие.

 Использование ассоциативности как определенного инструмента преемственности для включения привычного в новизну, как показывает опыт, не ограничивает творчество, а наоборот, расширяет его границы, ставит перед творцом весьма сложные задачи по созданию полноценных контекстуальных форм, которые смотрят в будущее, но не прерывают своих связей с «духом» прошлого и его родословной.

Это требование позднее деликатно уточнил известный идеолог постмодернизма Чарльз Дженкс в своей книге «Язык архитектуры постмодернизма». Он отметил: «Контекстуализм требует максимально чуткого вписывания нового объекта в среду города, рассматриваемую как содержательный текст». Это значит включение нового объекта в синтаксис этого текста, т.е. геометрию, а также в его слова, знаки и метафоры -носители «памяти места» /2, с.102/.

*Ассоциативность – это связь между отдельными явлениями, при котором образ одного из них напоминает о другом.
«Ассоциация идей» или «ассоциация аффектов и настроений» – термины, которые появились в истории философии XVII и XVIII веков. Академик Д.С. Лихачев использует их содержательный смысл для оценки настроений, которые создавались в садах барокко и классицизма /1. с. 210/.

**Контекстуальные формы исповедуют философию контекстуализма, которая зародилась в начале 1960 годов в Корнельском университете. Она опиралась на исследования Камилло Зитте и его идею о непрерывности урбанистического пространства. Контекстуализм был подхвачен и развит в трудах советских ученых А.В. Иконникова, В.Л. Глазычева, А.Э. Гутнова, А.Г. Раппопорта и др. Контекстуализм требовал рассмотрения отдельных строений как частей единого большого целого.  Для реализации этого лозунга крнтекстуализм выдвигал главное требование - необходимость соответствия новой формы сложившемуся контексту по размерам, конфигурации, цвету и фактуре.

Литература
Лихачев Д.С. «Поэзия садов. К семантике садово-паркового искусства», Ленинград, Наука, Ленинградское отделение, 1982, 343 с. илл.
Дженск Чарльз «Язык архитектуры постмодернизма», Москва, Стройиздат, 1985, 343 с., илл.
Курбатов Ю.И. «Природный ландшафт и архитектурная форма», изд. Ленинградского университе6та, 1988, 135 с. илл.
Семенов Тян-Шанский «Район и страна» М. Л. 1928, 280с. илл.
Курбатов Ю.И. «Контекст времени и контекст места - неизбежность компромисса (к проблеме современной контекстуальной архитектуры в исторической среде на примере Санкт-Петербурга)» ACADEMIA, №3, 2014, с. 5-9.